Утром в субботу Шейла уже не находила себе места.
Может быть, самой позвонить ему? Мол, только что вернулась, как дела, то да се... Вечером курсы итальянского, надо позаниматься. А вдруг Генри подумает, будто я и дня без него прожить не могу? Не успела в дом войти, и, пожалуйста, вот она я!
Как известно, природа заложила в женскую душу неистребимую надежду на лучшее, которая – увы! – довольно часто перерастает в склонность к самообману.
Неужели трудно набрать номер? Даже если заболел... Но не при смерти же он! Похоже, Стефани права...
А ведь целовал, милой называл...
Усилием воли Шейла заставила себя открыть учебник итальянского языка. Может, все-таки позвонить Генри? А вдруг он ждет моего звонка? Она задумалась. Не дождется...
Шейла почти физически ощутила, как в ней набирает силу решение, что делать и на чем стоять вопреки чему бы то ни было, и как уходит, освобождая ее и снимая все сомнения, то расслабляющее и лишающее твердости раскисание, которое пришло в ее жизнь вместе с Генри.
Чувство собственного достоинства – это главное. И ни о чем не жалеть! Ломать и подстраивать себя под Генри она не собирается. Между прочим, если плод разделенной любви – дети, то плод неразделенной – сплошное унижение. Она не привыкла унижаться.
Шейла сварила кофе покрепче. Отпивая по глоточку, стала заучивать отрывок из «Канцоньере» Петрарки.
Она довольно бегло говорила по-итальянски. В нужный момент память подбрасывала необходимые речевые обороты, и Шейла мгновенно, без всякого внутреннего проговаривания, озвучивала их, вставляя в любой, независимо от контекста, разговор.
В группе Шейла считалась лучшей ученицей. А может, курсисткой или слушательницей... Дело не в названии. Ей нравилось учиться. Бог с ней, с любовью! Руперт обещал подыскать новую работу. Хорошо бы!
На курсы Шейла отправилась в приподнятом настроении. После занятий скульптор напрашивался в провожатые. Она с трудом отбилась. К чему все эти трепыхания?
А когда Шейла вывернула из-за угла и увидела у дверей своего дома машину Генри, ее организм не пожалел адреналина – сердце бешено заколотилось, а душа ушла в пятки.
Что делать? Какую тактику выбрать? Прикинуться, что не заметила его, или же подойти с самым безразличным выражением лица?
Шейле не удалось осуществить ни то, ни другое. Заметив ее в зеркале заднего обзора, Генри вылез из машины и, когда она подошла, стоял, прислонившись к капоту, и смотрел на Шейлу такими глазами, что у нее ноги тут же стали ватными, а душа почему-то перебралась в низ живота.
Наверное, ждет, что я кинусь к нему с улыбкой на устах и зайдусь квохтаньем: ах, Генри! что случилось, дорогой?! Как бы не так... Однако надо все же поздороваться, а то решит, будто я обиделась.
– Здравствуй, Генри.
– Здравствуй, Шейла.
Он бросил на нее внимательный взгляд. Она сделала то же самое.
Ну и видик у него! Джинсы похожи на половую тряпку, линялая майка в пятнах краски. Оброс... Щетина – будто неделю не брился.
– Генри, ты не заболел? Обещал позвонить и целых два дня ни слуху ни духу.
– Ты не против, если мы обсудим это у тебя дома?
– А у меня есть выбор?
Вопрос Шейлы вызвал у Генри кривую усмешку.
– Выбор есть у каждого! Возьми, захлопни дверь перед моим носом и скажи, что не желаешь больше меня видеть. Я молча это скушаю, если пойму, что ты не лукавишь.
Генри прекрасно меня изучил, пронеслось в голове у Шейлы. Скорее он захлопнет дверь перед чьим-то носом, но чтобы я? Исключено.
Шейла насторожилась. Он что-то скрывает. В глазах мука мученическая, весь какой-то сам не свой...
– Генри, а где Одри?
– Чарлз согласился побыть с ней...
– Чарлз? Наш гений маркетинга? С каких это пор твой партнер подрабатывает нянькой?
– Брось, Шейла! Я сказал ему, что мне срочно надо кое-что сделать. Где ты была?
– На курсах. – Она пошарила в сумочке и вытащила ключи. – Ты что, забыл, что по субботам у меня итальянский?
– Забыл и весь вечер тебе названивал.
– Ну надо же! – произнесла она с издевкой в голосе, распахивая входную дверь. – Зачем было так себя утруждать?
Она окинула Генри сочувствующим взором. Перехватив ее взгляд, он поморщился.
– А твой официант все бегает за тобой?
– Нет, не бегает. Он женится на девушке, родители которой живут неподалеку от Генуи. Так что мой воздыхатель переметнулся к другой.
– Бедняга! – усмехнулся Генри и покачал головой.
Шейла резко обернулась к нему.
– Оставь свое зубоскальство при себе! Хотя бы сегодня. Я не настроена выслушивать твои насмешки.
– Интересно, очень интересно, – протянул он. – Тогда, позволь полюбопытствовать, на что же ты настроена? – спросил он сладким голосом и усмехнулся.
Их взгляды встретились. У Шейлы задрожали руки.
– Я настроена на откровенность, если угодно – на правдивость и здравомыслие.
– А конкретнее?
– Такое понятие, как истина, тебя устроит?
Генри едва заметно усмехнулся.
– Обширное и весьма расплывчатое понятие. Никак не соображу, с чего начать.
Шейла посторонилась, пропуская его.
– Проходи в дом!
В гостиной Генри сразу принялся шагать из угла в угол. Потом подошел к дверям, выходившим на веранду, распахнул их и уставился на мерцающие в темно-синем небе звезды.
– Говоришь, не знаешь, с чего начать? – усмехнулась она. – На чем мы остановились, когда позвонила Дороти Тейн и сообщила, что Одри не вернулась к назначенному времени? – Она засмеялась, но смех получился неискренний.
Генри резко обернулся, и Шейла его не узнала. Выражение тревоги на лице мгновенно сменилось спокойствием, складки на лбу и вокруг губ разгладились – будто он принял какое-то решение. Генри пересек комнату и подошел к ней.